“Язык – это диалект, у которого есть армия и флот”.
Эту фразу приписывают разным авторам; чаще всего – известному гебраисту Максу Вайнрайху, хотя сам он говорил, что услышал её в 1943 или 1944 году от некоего школьного учителя из Бронкса, пришедшего на его лекцию об истории идиша. У кого учитель вычитал эту хохму – у Hubert Lyautey, у Antoine Meillet, у кого-то ещё, или придумал сам – осталось неизвестным.
Многие понимают это изречение в чисто ироническом духе – мол, имея за спиной армию, флот и всю мощь государственной машины, можно какой угодно диалект объявить языком и наплевать на любые лингвистические контраргументы.
Но здесь есть и более глубокий смысл. Армия, флот и государственная машина – не только аргументы, но и очень мощные инструменты превращения диалекта в язык.
Для многих языков и диалектов существуют диалектные континуумы, в которых, например, немецкие диалекты достаточно плавно и непрерывно переходят в голландские, датские – в норвежские и шведские, французские, окситанские, каталонские и пр. – в испанские, галисийские и португальские, русские, белорусские и украинские – в польские, словацкие и чешские, и тому подобное. Попытавшись выделить из диалектного массива какой-то отдельный язык, мы обнаружим, что он тоже состоит из множества диалектов, субдиалектов и говоров, и даже в соседних селениях люди говорят чуточку по-разному, так что знатоки могут по характерным словам и особенностям произношения определить, кто из какой деревни приехал на базар. А у малочисленных народов, расселённых по большой территории, количество говоров и диалектов часто бывает не намного меньше количества селений.
Чтобы из такой аморфной структуры выросли некие наддиалектные нормы, должны существовать центры и механизмы “кристаллизации”. Для этого язык должен использоваться не только в сёлах, но и в городах и обслуживать не только элементарные бытовые нужды, но и какую-то часть объединяющей разные регионы инфраструктуры – торговлю, производство, литературу, образование, администрацию, средства массовой информации и т.д. и т.п. Если язык используется в армии, это неминуемо требует выработки единой языковой нормы для строевых команд и уставов, для армейской бухгалтерии, делопроизводства и документации, для военной промышленности, военного образования, военно-патриотической агитации и пропаганды и для множества прочих нужд, так или иначе связанных с армией и военной инфраструктурой. И эта единая языковая норма будет ударными темпами вбиваться в голову широким народным массам, проходящим службу в армии, и будущим офицерам, которых обучают в военных училищах. Непривычные слова, поначалу воспринимаемые как уродливые и неуместные неологизмы или диалектизмы, очень скоро станут привычными либо будут заменены более жизнеспособными вариантами.
Так что наличие армии, а тем более флота сразу убивает множество языкообразующих зайцев. Если у диалекта есть армия, ему просто некуда деваться, кроме как стать языком.
Взять, к примеру, идиш – язык, на котором Макс Вайнрайх впервые опубликовал то самое изречение: A shprakh iz a dyalekt mit an armey un flot. Где сейчас иврит с армией, и где идиш без армии?